Владимир Кара-Мурза: «Когда ты знаешь, что прав, ни страха, ни сомнений не остается»

ФСИН-почта доставила ответы политзаключенного оппозиционера на вопросы редакции «Новой»

В последнее время, когда мы пишем о российских политзаключенных, мы сравниваем судебные процессы и условия их заключения с судебными процессами над диссидентами советского времени. Владимир Кара-Мурза был хорошо знаком со многими диссидентами, он снял о них документальный фильм «Они выбирали свободу». Мы задали Владимиру вопросы о рифмах сегодняшнего времени с временами диссидентства.

— Как вы стали заниматься темой диссидентского движения? Как она повлияла на вашу судьбу?

— Вот только сейчас, отвечая на этот вопрос, я понял, что никогда сам его себе не задавал. Это было чем-то естественным и само собой разумеющимся, неотъемлемой частью моей жизни. А как можно было этой темой не заниматься? Я рос с чувством восхищения и бесконечного уважения к этим людям, которые показали, что человеком можно оставаться даже в самых нечеловеческих обстоятельствах. Маленькая горстка, бросившая вызов мощному тоталитарному государству — и (поразительно) оказавшаяся сильнее.

Для меня диссиденты — настоящие герои российского ХХ века, люди, которые спасали честь и достоинство нашей страны в самое темное время.

Но даже в лучшие и самые свободные на памяти живущих поколений 90-е годы эти люди были незаслуженно забыты обществом — не говоря уже о времени, наступившем после 2000-го, когда героев стали делать из тех, кто их сажал.

Очень символично, что правление Путина началось с открытия доски Андропову на Лубянке. Поэтому все, что я в своей жизни писал и снимал о диссидентском движении, — наверное, такая маленькая персональная попытка восстановить историческую справедливость, вернуть героев и негодяев на их заслуженные места.

А еще очень рад, что смог сохранить стольких из этих людей для экрана в своем фильме «Они выбирали свободу». Сегодня почти никого из его героев уже нет с нами, но стандарт и, если угодно, нравственный камертон, который задали они, остается очень важным и сегодня. Думаю, что многие из сегодняшних политзаключенных скажут то же самое.

— Откуда появилось диссидентское движение?

— Они сами очень разными словами отвечали на этот вопрос — но суть всегда сводилась к одному и тому же.

Невозможно терпеть окружающую ложь и соучаствовать в ней — а для человека с высокими этическими нормами (прежде всего, в отношении самого себя) и с чувством ответственности за происходящее вокруг даже простое молчание перед лицом лжи и насилия ощущается как соучастие.

Наталья Горбаневская (диссидентка, поэт, участник демонстрации на Красной площади 25 августа 1968 года после вторжения советских войск в Чехословакию. — Ред.) в моем фильме говорит, что для нее выход на Красную площадь 25 августа 1968 года был поступком эгоистическим — «хотела иметь чистую совесть». Конечно, очень важным импульсом к возникновению диссидентского движения стало разоблачение преступлений сталинизма после ХХ съезда. И когда к людям старшего поколения стали приходить их дети с неизбежным вопросом: «А где был ты, когда это происходило? Как ты мог допустить все это?» — они отворачивались и говорили, что «ничего не знали». Наша цель была сделать так, чтобы никто не мог сказать: «Я не знал», — часто вспоминал Владимир Буковский.

Именно поэтому таким важным — наверное, важнейшим принципом диссидентского движения была гласность. И не могу не сказать еще об одном — об естественном внутреннем протесте, который вызывает у любого человека с чувством собственного достоинства навязываемый государством страх. И эффект часто получается противоположным.

Буковский в своей книге «И возвращается ветер…» вспоминает, как компания арестов, проводившаяся властями с целью запугать инакомыслящих, наоборот, вызывала неудержимое желание выйти вперед и крикнуть: «Вот он — я! Берите — я следующий. Вас никто не боится!» Для меня это один из ключевых моментов в наследии диссидентов. Они показали, что страх, как и шантаж, действует только пока ему поддаются. И что у каждого человека в конечном итоге есть выбор — преодолеть этот страх или отказаться ему подчиняться.

Участники акции, посвященной годовщине демонстрации против ввода войск в Чехословакию, на Красной площади. Вскоре их задержат. На первом плане — Наталья Горбаневская. 2013-й год. Фото: Зураб Джавахадзе / ТАСС

— Как диссидентское движение повлияло на нашу историю?

— На этот вопрос можно ответить с разных точек зрения. В нравственном (самом важном) смысле диссиденты спасли честь и достоинство всей нашей страны, всего нашего общества. Для этого, оказывается, бывает достаточно и горстки людей. Как написала после демонстрации на Красной площади пражская газета «Литерарни листы»:

«Теперь у нас есть семь причин, по которым мы никогда не сможем ненавидеть русских».

А в практическом смысле именно диссиденты всей своей деятельностью укрепили в сознании общества тему защиты законности, прав, прав человека, и мы видим, какой сильнейший (пускай и отложенный) эффект это имело в конце 80-х — начале 90-х.

Напомню, что первые шахтерские забастовки в Советском Союзе проходили с требованием не хлеба или зарплаты, а отмены 6-й статья Конституции, закреплявшей монополию КПСС. И еще одна важная заслуга советских диссидентов в том, что они показали свободному миру, что есть альтернатива ядерной войне, с одной стороны, и капитуляции перед Кремлем, с другой, и эта альтернатива — моральное противостояние, основанное на защите принципов и ценностей. Именно такую политику в отношении советского режима начали проводить в 80-е годы Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер. И ее результатом стало освобождение сотен миллионов людей.

— Кто из героев диссидентского движения для вас особенно важен?

— Владимир Буковский. Это человек, в котором совершенно потрясающим образом сочетались интеллект, принципиальность и сила воли.

У него было все, чтобы стать российским Вацлавом Гавелом, и огромная историческая беда нашей страны, что не Буковский оказался во главе демократических изменений в начале 90-х. Они прошли бы совсем иначе, и результат был бы совсем другим, и мы бы сегодня жили в совсем другой стране.

Именно Буковский в начале 90-х настаивал на полноценном открытии архивов и на официальном осуждении преступлений советского прошлого — потому что для того, чтобы зло не возвратилось, оно должно быть осмыслено, осуждено и наказано.

Тогдашняя российская власть этого сделать не захотела или не смогла, и мы знаем результат. Все, о чем говорил и писал Буковский, поразительно актуально сегодня. Перечитайте, например, «И возвращается ветер» или «Московский процесс». И наследие Буковского очень важно для будущих (неизбежных) перемен в России, чтобы в следующий раз все сделать правильно. Я не сомневаюсь, что однажды его именем будут называть улицы российских городов.

— Какая история советских диссидентов вас поражает сильнее других?

— Я мог бы навскидку назвать с десяток историй, поражающих мужеством, героизмом и силой духа, — но вместо этого назову одну очень смешную. Юмор в тюрьме — вещь совершенно необходимая для выживания. Я очень люблю историю, которую рассказывает в своей книге «Не убоюсь зла» Натан Щаранский. Когда он сидел в пермском лагере, соседи по бараку сделали ему деревянную ханукию, и он каждый вечер праздника Хануки, как полагается, зажигал по новой свече. Но за два дня до завершения праздника ханукию у Щаранского конфисковали, и он объявил голодовку. Лагерное начальство ждало какую-то важную комиссию из Москвы, голодовка была им совсем не с руки, и Щаранского отвели к начальнику лагеря майору Осину, который стал уговаривать его отказаться от своего протеста. Щаранский поставил встречное условие: дать ему нормально помолиться в последний вечер Хануки.

И прямо там, в кабинете начальника лагеря, они зажгли ханукальные свечи, встали вдвоем с покрытыми головами (Щаранский в зэковский шапке, Осин — в офицерской), Щаранский произнес на иврите молитвы, и майор честно ответил в конце: «Амен!»

«История об обращении Осина» вошла в лагерные анналы», — вспоминает в книге Щаранский. И я даже вижу при этом его неподражаемую улыбку.

— Вы говорите о мельчайших, вплоть до деталей совпадениях сегодняшнего тюремного быта с диссидентскими мемуарами. Можете привести примеры таких совпадений?

— Да вот буквально во всем — от устройства камеры и прогулочного дворика до гимна из радиоточки при подъеме (даже гимн тот же самый) и утренней гимнастики. Как писал Буковский в «И возвращается ветер…»: «Каждый день в этой стране начинается с ходьбы на месте». Легче сказать, что с тех пор изменилось, и в первую очередь это, конечно, вот эта замечательная система электронной переписки, посредством которой мы общаемся. Политзэки поколения Буковского и Щаранского о таком могли только мечтать. Так что пусть никто не говорит, что в России ничего не меняется к лучшему.

— Что поддерживает вас в тюрьме? Что дает точки опоры?

— На съемках фильма «Они выбирали свободу» я задал Владимиру Буковскому тот же самый вопрос. Он ответил: «Сознание своей правоты — именно это помогало выдерживать все испытания в тюрьмах и лагерях». Я тогда подумал, что это красивая фраза, а теперь очень хорошо понимаю, что он имел в виду. Это действительно самое важное. Когда ты знаешь, что прав, ни страха, ни сомнений не остается.

А что касается стихов, то я всю жизнь был к ним не то чтобы равнодушен, но как-то спокоен, всегда предпочитал прозу. Я и сейчас ее предпочитаю, но за последние два года стал гораздо лучше чувствовать поэзию. Не знаю, тюрьма так действует или просто возраст? Мне Женя (моя жена, она как раз всегда очень любила поэзию) недавно прислала в письме стихотворение Евгении Беркович. Очень светлое, несмотря на место написания. Часто повторяю себе последние строки: «…И будет весна — и это никто запретить не сможет».

Зоя Светова, обозреватель «Новой»